Доброе утро звездный свет!
Земля говорит «Здравствуй»! [ц]
имя: Хельга. Можно, конечно и «Олечка», но такое обращение вполне может спровоцировать внезапный тайфун где-то в лопухоидном мире. Скажите, вам мало «Катрины» было, еще и «Хельги» захотелось?
возраст: шестнадцать тысяч триста девяносто восемь лет
сторона: свет
личные вещи, домашние животные: крылья, флейта, меч и замызганная «История Тартара»
«А ты кто будешь?» младший страж

Куда катится мрак?
И этот грешный пряничный обжора ученик стражей! [ц]
характер:
«Хельга, Хельга!» - звучало над полями,
Где ломали друг другу крестцы
С голубыми свирепыми глазами
И жилистыми руками молодцы.
Остро смотрит ясными голубыми глазами – кажется, взгляд ее пробирается под самые кости, примечает все тайные, запретные мысли, и вот в тот самый момент, когда вам начинает нестерпимо хотеться страшным голосом воскликнуть «Ну, чего уставилась?» она улыбается, встряхивает волосами. И иллюзия моментально рассеивается, становится ясно, что ничего такого эта девчонка видеть не могла вовсе – слишком несерьезна, смешлива, порою глупа. А Хельга чуть самодовольно усмехается в высокий ворот неизменной кожанки, буравит следующую жертву льдинками глаз. Есть у нее такое милое  развлечение, весь Эдем уж знает. А еще эта девчонка-курьерша слишком часто, по мнению многих, отпускает колкости. Слишком часто изрекает сомнительные в своей благонадежности, порой откровенно крамольные мысли. Слишком часто усмехается, вот совсем как сейчас. Слишком любит – подумать только! – оружие и при этом не может исполнить даже мало-мальски приличной маголодии. И все же никто ни разу ее не упрекнул: безукоризненно белые крылья неизменно кладут конец всем недовольно-поучительным речам. 
У ладьи моей на мачтах белый и багряный паруса,
А с бортов у носа смотрят зоркие зелёные глаза.
Если спросите мнение самой Хельги, она передернет плечами: «Странно все это». И уже про себя добавит, экранизировав мысли, что не заслужила таких крыльев, что это затишье перед бурей, не иначе. А потом погонит прочь такие мысли, потому что не следует ей об этом думать. Потому что у нее белые перья, потому что ей не в чем – почти – себя упрекнуть. Конечно, все будет в порядке, ведь никто ничего не узнает о ее маленькой тайне. Ведь даже крылья не узнали, верно?
Хельга смеется почти беззвучно, закрывает лицо руками, словно пытаясь удержать рвущееся наружу веселье. Хельга смотрит лопухоидное телевидение по магическому зудильнику, потому что «у Вия земля в зубах застревает, а Грызинка просто несносна». У Хельги пальцы вечно испачканы чернилами, а на ногтях никогда и намека на маникюр не найти: на тренировках было бы неудобно. Увидели эту чудачку в четвертом часу утра, глубокомысленно рассматривающей знаменитую надпись на древе познания «Здесь была я, а кто читал свинья!»? Так вот, нож в ее руке вовсе не означает, что в шесть рядом с первым посланиям потомкам обнаружится и второе – ей-то перья надо беречь. Да и с чего вы взяли, что все проделки в Эдемском саду – дело рук Хельги?  Cherchez la femme вам тут не поможет, господа.
Но вообще ей, конечно, следовало бы меньше прогуливать лекции и чаще открывать учебники: тогда может и маголодии получались бы, и руны мрака не путались бы с рунами света, и дар предвиденья хромал бы не на четыре лапы, а хотя бы на три с половиной. Правда, надо отдать ей должное, колокольчик интуиции работает у этой девчонки исправно, как мог бы звенеть царь-колокол, если бы на нем не репетировал в свое время маголодии кто-то из младшеклассников. Другое дело, что светлая к нему не всегда прислушивается, но тут уж ничего не поделаешь, такой характер.
Вижу череп с брагой хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною,
Ольга, Ольга, кружишь ты.
Если спросите Алкида, он страдальчески возведет глаза в потолок и скажет, что некоторым девушкам даже иголку в руки нельзя давать. От пророчеств, правда, воздержится – к чему лишний раз озвучивать что-то, что даже поленятся записать? А Хельга примчится, как всегда опоздав не больше, чем на «…дцать» минут, прокричит с порога что-то про срочные письма и схватит до последней занозы знакомый деревянный тренировочный меч. И, пожалуй, только тогда вы поймете, насколько прав был ее учитель, рассуждая про иголки и «некоторых девушек».

биография:
«Ольга, Ольга!» - вопили древляне
С волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
Окровавленными ногтями ход.
Проносится мимо порывом ветра, задевает плечом, не заметив. Она ведь всегда и везде опаздывает: то зачет по артефактологии сдавать, то на тренировку, то распоясавшихся гномов отчитывать – да мало ли дел в Эдемском саду? Смотрит не то чтобы свысока (по службе не положено), но с эдаким насмешливым «я-уже-знаю-все-что-ты-хочешь-мне-сказать», а потому иной раз ее и окликать не хочется – себе дороже выходит.
Знакомьтесь, это Хельга, младший страж № 15216, четвертый дивизион света, шестнадцать тысяч триста девяносто восемь лет. Черных перьев на ее крыльях нет и в помине, зато сам амулет… Одно-единственное бронзовое крыло, покачивающееся на шнурке, а от второго только острый скол, до сих пор порой больно царапающий по шее. Как объясняет Хельга, к ней амулет попал уже таким, только личный номер переправили. Но остальные стражи все равно удивленно приподнимают брови, слишком уж странно звучит эта история. Странно и подозрительно, чего уж таить, особенно если учесть, что эта девчонка терпеть не может играть на флейте. Дело для стража света уж совсем невиданное, а она только виновато опускает взгляд и говорит, что медведь ей не только на ухо наступил, но еще и хорошенько потоптался. И в самом деле, Хельга честно, до онемения пальцев, заучивала маголодии, однако даже самые простые правильно получались у нее через раз. В конце концов, Шмыгалка, которой повезло быть ее учительницей по музомагии, развела руками, сказав, что для Хельги «маголодии фидимо флифком тонкий фит магии». Таким образом, в распоряжении тогда еще помощника младшего стража оказались руны, школьные знания и… фехтование, потому что она, недолго думая, напросилась в ученицы к Алкиду, вооружившись железным аргументом «должна же я делать хоть что-нибудь, когда меня будут убивать!». Впрочем, желанного меча девушка так и не получила, только штык к флейте и нож, ведь стражам света противно все, что убивает, ведь они должны созидать.
«Должна то, должна это…» - в очередной раз кривится девчонка, - «Да что случится дурного, если у меня будет, наконец, приличный клинок? Этим штыком ведь только парировать и можно!»
И все же с начальством не спорят, так что Хельге пришлось удовольствоваться тем, что имелось: работой курьера-связного (что само по себе неплохо, ведь порой удается слетать и в лопухоидный мир), ножом, рунами и личным обаянием, потому как флейта уже который месяц пылится в футляре. И понимает ведь, что неправильно это, что нельзя так, что надо практиковаться чаще, да ничего поделать с собой не может, не ее это. Ее – звон стали, встречающейся со сталью, потрескивание чар рун и сумасшедшие виражи в полете, вот что ее, а не дурацкие уроки музыки!
Ну давай, девочка, доводи до белого каления Алкида, теряй письма, подтрунивай над влюбленным в тебя мальчишкой, списывай на экзаменах, читай тайком «Историю Тартара», живи! Да, вы не ослышались, ведь питая слабость к историям, мифам и легендам, наша героиня приняла в качестве взятки («Прелесть моя, ну нельзя мне в Тартар, у меня мама больная! А глянь-ка, какая у меня занятная книжечка специально для тебя припасена… Ну хорошо, не совсем для тебя, ее ученику отдать полагается, но для тебя, красавица, ничего не жалко!») от одного суккуба замызганный экземпляр «Истории Тартара». Проблем с книгой было две: во-первых, идти на сделки с духами мрака строго запрещалось, читать литературу мрака – тем более. А во-вторых, на обложке какими-то подозрительно темными чернилами была выведена руна выпотрошенного школяра, избавиться от которой можно было, только уничтожив книгу, а значит «История» не терпела невнимания к себе. Но все же Хельга не удержалась от искушения, взяла книгу, спрятала на Лысой горе и читает, когда удается выкроить время, присвистывая от удивления, ведь многие события описываются в тартарианский книжонке совсем не так, как им объясняли в школе.
И за дальними морями чужими
Не уставала звенеть,
То же звонкое вызванивая имя,
Варяжская сталь в византийскую медь.
Если бы она знала, что эта прогулка так закончится, помчалась бы в Эдем сразу после доставки писем. Если бы знала, то, конечно, ни за что не сделала бы того, что сделала. «Точнее, – тут же поправляется девушка, – если бы меньше любила заточенные железки и чаще ходила на элементарное предвидение». Но для этого ей надо было бы перестать быть собой, к тому же в тогда идея показалась Хельге просто прекрасной. Вспоминая теперь тот день, девчонка закатывает глаза, памятуя об очень точной пословице про бабу, у которой никаких забот не было до тех пор, пока не стала она поступки глупые совершать. Как вообще можно было поверить суккубу, как можно было пойти – уже в который раз – на сделку со слугой мрака ей, светлой?! Как можно было хоть на секунду подумать, что меч мрака не принесет с собой тьмы? Как можно было…
Впрочем, он был не мечом мрака, а одним из артефактов-перебежчиков, могущих служить как мраку, так и свету. Это был идеальный клинок, настолько безупречный, что невозможно было отвести глаз, один раз его увидев. «Мерзкий суккуб, разумеется, знал об этом его свойстве, – добавляет про себя Хельга. – И уж конечно, он знал меня лучше, чем казалось. Хотя чему тут удивляться, разве не суккубы главные знатоки душ среди духов? Разве не они мастерски умеют подобрать ключик к любому сердцу?» Что ж, ключ к ее сердцу покрыт рунной вязью, по клинку змеится узор, в рукоять вделан небольшой изумруд, сам клинок длиной около метра на вид, а весит едва ли больше килограмма. Ключ к ее сердцу спрятан вместе с «Историей Тартара» в полуразвалившейся избушке на Лысой горе – такими темпами соберется целая коллекция, ей-богу! – и заботливо транслирует хозяйке свежеиспеченные ночные кошмары. Словом, если существует любовь с первого взгляда, то это она. Как там в лопухоидной песне поется? «Even if you're gone you'll be on my mind»? Разбуженная среди ночи очередным мучительным полусном-полубредом, Хельга хмурится и прикасается пылающим лбом к оконному стеклу, в очередной раз вопрошая, как в нее помещается столько глупости. Дурные сны в райском саду – оксюморон какой-то, право слово, такое могло случиться только с ней!
Why is that distance so close to me? Why is your violence still hurting me?
И все же, уверена Хельга, она сможет перебороть упрямый артефакт, надо только немного подождать. Совсем чуть-чуть, еще несколько ночей, а там будет легче. Да и разве не стоит та восхитительная легкость, приходящая, когда рукоять ложится в ладонь, всех мучений? Разве не стоит тысячи тысяч ночных кошмаров ощущение полного, неразделимого единства руки и меча? И разве имеют хоть какое-то значение изумрудно-зеленые огоньки, взявшие моду то тут, то там вспыхивать перед ее внутренним взором? Нет,  это все пройдет, должно пройти. И нет смысла отказываться от меча, произносить ту ужасную формулу, которую – она знает – уже давным-давно следовало произнести, всегда же можно остановиться, если что-то пойдет не так. «Конечно, девочка, – мягким, едва слышным шепотком в уши. – Все под контролем, ты в любой момент можешь закончить эксперимент».

внешность:
Все забыл я, что помнил ране,
Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
Слаще самого старого вина.
imogen poots
В Эдемском саду Хельга в своих высоких сапогах со шпорами, когда-то купленных ради шутки и полюбившихся, в куртке из грубой кожи, в синих потертых джинсах (еще тех времен, когда слова «stretch» лопухоидные производители не знали, а потому особенно ценимых) представляет зрелище не то чтобы колоритное, но достойное подробного изучения.
На шнурке с крыльями – простите, с крылом – у нее чего только нет: тут и разноцветные стеклянные бусины, и серебряная подвеска, сплошь покрытая рунами, и пара кулонов со стершейся позолотой из лопухоидных магазинов бижутерии. Взрослые стражи улыбаются снисходительно – подумаешь, детская дурость, пройдет.
В ушах маленькие посеребренные серьги-гвоздики, на запястьях самые разные браслеты, Хельга носит их все сразу, на манер индийских женщин – по равному количеству на каждой руке. И только кольца-перстни вечное ее табу (как, кстати, и длинные ногти) все по той же причине: чтобы ничто не мешало рукояти меча, ведь именно такие мелочи уже сгубили множество жизней.
Ну и, разумеется, почтальонская сумка, полная писем, всегда при ней – она же стала причиной «рабочего» прозвища Хельги Почтальон Печкин, чаще просто Печкин. Хельга в первые дни обижалась («Да что ж такое, хоть бы Печкина, так нет!»), а потом махнула рукой и даже в свой лопухоидный паспорт вписала красноречивое «Ольга Печкин» с аристократичным, правда, ударением на последний слог.

способности:
Стандартные способности стража света.
Кроме того, полное отсутствие даже намека на музыкальный слух, неплохое знание лопухоидной литературы и весьма посредственные представления о «не гуманитарных» предметах. Владение клинком «где-то между тройкой и тройкой с половиной по десятибалльной шкале», если цитировать все того же Алкида. Распространенный ныне талант сначала сделать, а потом подумать.

Хороший у тебя ножичек для заточки карандашей,
ученик мага Вася Гульфиков! [ц]
связь с вами:
скайп: rochesteres
реклама:
в спец теме